Леонид Пантелеев НОЧКА ХОЗЯЙКА Мне двенадцать лет было. Подружки мои еще в куклы играли да через веревочку прыгали, а уж я хозяйкой была. Сама и белье стирала, и по воду ходила одна, и кухарила, и полы мыла, и хлебы пекла... Нелегко было, только я не жаловалась. Мама у нас умерла. Папа второй год с белыми воевал. Жили мы вдвоем с братом. Ему уже тогда пятнадцатый год пошел, он в комсомоле состоял. А меня в комсомол не брали. Говорят - маленькая. А мне это слушать было очень обидно. Какая же я, помилуйте, маленькая, когда я не только обед сготовить или чго, я даже корову доить не боялась! НОЧКА Корова у нас была хорошая, красивая, во всем городе такой второй не сыскать. Сама вся черная, как ворона, и только на лбу белая звездочка. Зато и кличка у нее была подходящая - Ночка. Это еще мама ее так назвала, еще теленочком. Я, может, за это и любила ее так, нашу Ночку, что она мамина воспитанница была. Ухаживала я за ней - сил не жалела. Бывало встану чуть свет, сама не поем, а Ночке воды согрею, сена натаскаю, - ешь, говорю, Ноченька, поправляйся. Потом доигь сяду. А как подою, Васю разбужу - и скорей гоню Ночку в стадо. Для меня это самое милое дело - корову в стадо гонять. Бывало, меня соседки просят: - Верочка, возьми и нашу заодно. - А что ж, - говорю, - давайте! Прихвачу штуки три-четыре - мне еще веселее. Иду, кричу: - Гоп! Гоп! А коровы мычат, стучат, колокольцами брякают. Так через весь город и топаем. А потом - река. А на реке - мост. Мы через мост идем: Туп! Туп! Туп! А потом уж луга пошли. А за лугами лес. Ну, тут и прощаемся. Я, правда, никогда сразу из леса не уходила. Утром в лесу хорошо. Другой раз возьму с собой шить или починить что-нибудь и сижу себе, ковыряюсь до самого обеда. А рассидишься если, так и уходить не хочется. БАНДИТЫ Правда, меня пугали, будто в лесу бандиты орудуют. Только я сначала не верила. Мало ли что девочки брешут. Но потом и Вася мне однажды сказал: - Ходи осторожнее. В заречных, - говорит, - хуторах, действительно, орудуют... А потом уж и по всему городу слухи пошли о бандитах. Такие о них ужасы рассказывали: будто они и живых в землю закапывают, и маленьких детей режут, и даже кошкам и собакам пощады не дают. А у нас в городе в это время никакого войска не было. И некому было его защищать. Одни комсомольцы остались вроде Васи нашего. Им на всякий случай оружие выдали. И Вася мой тоже наган получил. Все думали, что вот-вот Красная Армия подойдет. Богунская дивизия тогда подступала от Киева. Эту дивизию у нас в городе все и ночью и днем ждали. А я больше всех ждала. Потому что в одном из полков этой дивизии служил наш папа. А я уж о нем так соскучилась, так соскучилась, что и сказать не могу. Бывало, ночью проснусь, лежу и слушаю: не идут ли, не слышно ли? А потом в подушку забьюсь и плачу тихонько, чтобы Вася не услышал. А то ведь, если услышит, задразнится. Он и так меня плаксой называл. А -ничего не скажу - любила поплакать... ОДНАЖДЫ Дело осенью было. Я уж давно с хозяйством управилась, обед приготовила, на стол накрыла, - сижу, дожидаюсь Васю. А Васи моего чего-то все нет и нет. А мне уж за Ночкой пора - уж доить время. Вдруг слышу: за окном где-то - бах! Бах! Я думала - это бочки с водой по улице катятся. А потом, как еще раз бабахнуло, - нет, думаю, это не бочки... Это, пожалуй, скорее всего, с винтовок стреляют. Ох, думаю, не папина ли это дивизия подходит? Только подумала - слышу: в сенях со всего размаху дверь как хлопнет. Вася вбегает. Сам бледный, рубаха на шее расстегнута. Козырек набок свернулся. Я испугалась даже. На скамеечку даже присела. - Что, - говорю, - Васенька? Что такое? Что с тобой? А ой на меня дико так посмотрел и говорит: - Банда идет! - Какая банда? - Такая вот... Соколовского атамана банда. С Богуславского хутора хлопчик сейчас прискакал. Богуславку сожгли, сюда идут. - Ой, - говорю, - что же это будет? - Ничего не будет, - говорит Вася. - Защищаться будем. Я за наганом пришел. У нас в комитете сбор. Я не подумала, вскочила. Говорю: - Я тоже пойду. Рассердился Вася. - Ну да! - говорит. - Только тебя там и ждали, Матрена Ивановна!.. Обиделась я, еле слезы сдержала. Но не сказала ему ничего, отвернулась. А Вася наган из-под подушки досгал, почистил, подул на него зачем-то, сунул за пояс и побежал. А я посидела, подождала, да и за ним следом. В КОМИТЕТЕ Прибегаю в комитет, а там уж народу - не протолкаться. Там комсомольцам оружие выдают. Кому - наган, кому - винтовку, а кому - только один штык от винтовки. Я потолкалась, да и тоже в очередь стала. Подошла очередь, я говорю: - Дайте и мне. Оттолкнули меня. Говорят: - Иди, не мешай! Я говорю: - Дайте, пожалуйста! Я ж тоже хочу город защищать. - Иди, - говорят, - не путайся. Я говорю: - Вы думаете, я маленькая? Я ж не маленькая. Я - сильная. Во, посмотрите, какие мускулы у меня... Тогда этот парень, который оружие выдавал, говорит: - Ну, на, попробуй. И винтовку мне подает. Я винтовку взяла - и чуть на пол не села. Действительно, хоть мускулы у меня и крепкие, а тяжело. Я говорю: - Вы мне дайте - знаете, бывают такие маленькие... карабинчики, что ли... - Эва, - говорят, - чего! Может, тебе еще игрушечный пугач выдать? Иди, не задерживай, некогда... ПОДСЛУШАЛА РАЗГОВОР Я в сторону отошла, слышу: ребята судачат о чем-то. - Мост, - говорят, - сейчас взрывать будут. Все говорят: - Правильно! Пусть через реку сунутся - без моста-то. Один говорит: - А что толку-то? Мост! Они, если захотят, и по плотине у Стахеевской мельницы переберутся. - Ну, это положим. Кто им, интересно, покажет эту плотину! О ней ведь и в городе не каждый знает. Я сразу не поняла, о чем они там говорят. Какой мост? Почему взрывать? А потом, как вспомнила, что у нас в городе всего один мост, - и догадалась. Значит, они хотят бандитов от города отрезать. Ведь если моста не будет, им сюда не попасть. "Ловко, - думаю, - придумали! Хоть и мальчишки, а, ничего, соображают..." Подумала так, и вдруг меня за плечо кто-то как схватит. Оглянулась - Вася. - Ты что? - говорит. - Тебе кто позволил? Я хоть и не боялась его ни капельки, а все-таки испугалась. - Я, - говорю, - не за чем-нибудь пришла. Я - просто так, поглядеть. - А ну, домой сию же минуту! Рассердился. - Мне, - говорит, - перед отцом за тебя отвечать! - Да? - говорю. - А за тебя, интересно, кому отвечать? - Еще рассусоливать?! Пигалица! Марш!.. Ну, я спорить не стала больше, поглядела на него как следует и пошла. В3РЫВ До угла не успела дойти - как бахнет. В ушах зазвенело. И даже в глазах темно стало. Оглянулась - все небо черное. И сразу на улице дымом запахло. Я думаю: "Что это? Откуда?" А потом вспомнила: "Мост!" Очень мне хотелось на реку побежать, поглядеть, как этот взорванный мост гореть будет. Но не пошла. "Нет, - думаю. - Надо, и правда, домой спешить. А то я даже и дверь на замок не закрыла. Да и поздно уж - Пора уж за Ночкой в стадо бежать..." Подумала так и похолодела. - Ой, батюшки! Милые мои! Ночка-то! Ночка-то ведь моя -за рекой?! "Что же мне делать? - думаю. - Миленькие!.." У меня даже слезы из глаз брызнули. Закричала я тут, как сумасшедшая: - Ноченька моя! Ночка! И побежала к реке. МОСТ ГОРИТ Я думала - может, еще проскочить успею. Да нет, где уж тут проскочишь. Еще издали, за две улицы, слышно было, как трещали в огне сухие сосновые балки. Люди бежали к реке с баграми. Наверно, не знали, в чем дело. Думали, что пожар. А на берегу уж весь город собрался. Я еле протискалась. Все шумят, кричат - радуются, что бандитов обманули. А я стою как дура и плачу... Тут уж и думать нечего было, чтобы на ту сторону пробиться. Из-за дыма да из-за огня даже не видно было, что на той стороне делается. Вдруг мне послышалось, будто на том берегу теленочек закричал. А потом колокояьцы будто звякнули. Потом слышу: коровы мычат. А уж в толпе кто-то кричит: - Стадо идет! Стадо идет! Куда они? Гоните их! Ведь сгорят! Живые сгорят... А я, хоть и на цыпочки встала и шею вытянула, а никакого стада не вижу. Только дым и огонь вижу, и только слышу все ближе и ближе: "Му-у-у-у! М-у-у! М-у-у-у!.." Да так это жалобно, так печально, что и не хочешь плакать, а заплачешь. ПЛОТИНА "Ну, - думаю, - пропала моя Ноченька". И тут я вспомнила о Стахеевской мельнице. "А что? - думаю. - Попробовать разве?" Я даже не подумала о том, что Стахеевская мельница далеко, что туда полчаса бежать надо. "Ничего, - думаю, - как-нибудь добегу. Через плотину переберусь, корову найду - и обратно. Бандиты еще и подойти не успеют". Но до мельницы мне добежать не пришлось. Только я из толпы выбралась, не успела на дорогу выйти, вижу - навстречу Вася идет. И с ним еще человек пять комсомольцев. Вася и рта раскрыть не успел, а уж я ему говорю: - Не ругайся, Васька! У нас беда. - Что такое? - Ночка на той стороне осталась. Он побледнел весь. Потом говорит: - Плевать. Ничего с ней не будет. Я говорю: - Как это так ничего не будет? А если ее подстрелят? - Ну и пусть, - говорит, - подстрелят. Не в этом счастье... Беги домой. Сейчас у нас тут стрельба начнется. Бандиты подходят. Тут я не выдержала и говорю: - Нет, уж как хочешь, Васька, а я домой не пойду. Я лучше к Стахеевской мельнице побегу. - Это зачем еще? - говорит. А один комсомолец языком прищелкнул и говорит: - Опоздала, девочка! - Как это опоздала? - Да так. Опоздала трошки. Наши ребята только что побежали плотину взрывать. ДЯДЯ ФЕДОР Что же мне делать было? Домой бежать? Нет, не могла я домой бежать - ноги не шли. На берегу уже никого не осталось, все куда-то попрятались. Только я, горемычная, сидела у самой воды и смотрела на тот берег. А мост все еще горел. И вода вокруг него была красная, огненная, блестящая. Пар над водой клубился. Что-то шипело, ломалось, трещало... И мне все чудилось, что на той стороне коровы мычат. А может быть, и не чудилось, может быть, они и правда мычали. Вдруг где-то близко-близко захлопали по воде весла. Я голову подняла - вижу: лодка плывет. А в лодке знакомый старик - дядя Федор, охотник. Он меня тоже заметил, положил весла и кричит: - Эй! Кто там? На берегу! Тетенька! А я и ответить ке могу. Отвернулась и поскорей слезы глотаю. Тогда он к берегу пристал, поглядел и узнал меня. - О! - говорит. - Тетенька-то знакомая. Ты чего ревешь, тетка? Ну, я ему все рассказала - сквозь слезы-то. Он помолчал, веслом поиграл и говорит: - Жалко корову. Потом еще подумал, в затылке почесал, крякнул и говорит: - Э, была не была! Давай садись поскорей в лодку. Поедем твою бурепушку спасать... У меня сразу и слезы высохли. Я сама лодку от берега отпихнула, на ходу вскочила, дядя Федор ударил по воде веслами, и наша лодочка на всех парах полетела на тот берег. УСПЕЕМ ИЛИ НЕ УСПЕЕМ? Я все думала: "Успеем или не успеем?" И все на тот берег поглядывала. А там, у самого берега, очень густой кустарник рос. И вот я, помню, думаю: "Если мы там, у этих кустов, пристанем, - это хорошо. Там можно и лодку спрятать и самим притаиться, если надо будет..." Дядя Федор изо всех сил веслами работал. А мне все казалось - тихо плывем. Я, помню, даже подгоняла его: - Дядя Федор! Давай нажмем! Дядя Федор! Поскорей, пожалуйста!.. Он только покряхтывал да головой кивал: дескать ладно, не торопись, успеем... Вот уж до того берега совсем близко осталось. Вот уж травой запахло. Уж листики на кустах видно стало. Я на носу сидела. Мне не стерпелось, я встала; думаю- сейчас соскочу на берег. Уж и место себе глазами выбираю посуше. Вдруг что-то как хрустнет. Я думала -это днище о песок задело. А потом слышу: - Стой! Кто такие? Глянула, а в кустах на берегу - люди. Дядя Федор лодку с разгону как повернет. Зубами как заскрипит. - Садись, - говорит, - девка! Живо! Назад! А я не знаю, что со мной сталось, откуда у меня храбрость взтлась. "Нет, - думаю, - уж коли так случилось, назад не поеду". Взяла да и прыгнула в воду. И - бегом к берегу. А уж над головой у меня пули свистят. Одна, другая, третья. Оглянулась, вижу: дядя Федор далеко. Саженей двадцать уж огмахал. Лодка у него как моторная бежит. Пена вокруг. А весла над головой так и мелькают, так и мелькают, будто крылышки стрекозиные... ДОПРОС Я когда в воду прыгала, мне не спрашно было. А как увидела этих бандитов - ноги затряслись. Их там немного было: человек пять или шесть. По я хоть и раньше о них слыхала, а все-таки не думала, что эти бандиты такие страшенные. Все они с ног до головы оружием обвешаны: бомбами, кинжалами, револьверами. Одеты не по-военному. а как-то чудно, будто на маскарад вырядились. Кто в офицерской шинели, кто в бушлате, кто в шубе овчинной. У одного на голове фуражка без козырька, у другого- папаха, у третьего - капелюх соломенный. У одного - косынка шелковая в полосочку, а еще у одного- так целая дамская шляпа с пером и вуалькой. У меня голова завертелась, когда я на них посмотрела. Мне бы бежать надо, пока они там в дядю Федю стреляли. А я - не могу. Ноги не двигаются. Стою по колено в воде и смотрю, как наша лодочка от бандитов удирает. Дядя Федор так и ушел от них невредимый. Рассердились бандиты. Плюнули. Заругались. И сразу на меня накинулись. - Ты кто, - говорят, - такая? Тебе что здесь требуется? А? А я забубнила чего-то, заплакала. Потом говорю: - Я, дяденьки, за Ночкой приехала. - Ты зачем врешь? - говорят. - За какой дочкой? Какая у тебя может быть дочка? Я говорю: - Да не за дочкой, а за Ночкой. Это корова у нас так называется... Который в шляпе с пером, приставил к моему носу наган и говорит: - А это вот нюхала? А ну, говори правду, а не то зараз дух вышибу... И так наганом нажал, что носу больно стало. Я еще громче заплакала и говорю: - Я вам правду сказала. - Нет, ты не правду говоришь! Ты врешь! Отвечай: кто тебя сюда послал? Я говорю: - Никто меня не послал. Я за коровой приехала. Пустите меня, пожалуйста, у меня корова с утра недоенная ходит. Они друг на дружку посмотрели, головами покачали и говорят: - Ловко придумано. Ничего не скажешь... А потом этот, который в шляпе, взял меня за плечо, сдавил его со всей силы и говорит: - А ну пошли к атаману. Разберемся. КОРОВЫ Я всю дорогу плакала. Да так еще плакала, так орала, что даже бандиты не выдержали. Один какой-то, с бородой, в капелюхе, остановился и говорит: - Тьф}! Не могу. Все уши заложило от се крика. Тут и другие остановились. Говорят: - А ну ее! Таскаться с ней... Может, она и верно за коровой приехала! А тот, который в шляпе, ногой топнул и говорит: - Бросьте! Знаем мы, какие тут у них коровы. Никаких тут коров нема! Тут... И только сказал "тут" - будто назло ему где-то впереди как загудит: "M-y-y-y-yL" Я сразу очухалась и плакать перестала. Вижу: паве гречу нам из лесу на лужок выходят коровы. Впереди - белая, за ней - пегая, потом еще какие-то, а потом -кто вы думаете? - -а потом вижу: Ноченька, красавица паша, идет! Я как закричу: - Вот она! Boт она, моя корова! Видите - черная которая, с беленькой звездочкой! И бежать уж хотела. А бандит в шляпе схватил меня за плечо и говорит: - Стой! Потом говорит: - Вот я тебе что скажу. Это твоя корова? Да? Так ты ее позови. Кликни. Если она отзовется, если пойдет - значит, правда. А если не пойдет - значит, неправда, значит, ты брешешь, значит, ты - красный разведчик. ИСПЫТАНИЕ Я обрадовалась. Говорю: - Ладно! А сама думаю: "А вдруг не пойдет Ночка? Вдруг не откликнется?" Ведь все-таки, сами понимаете, это корова, а не собака... Вздохнула я тихонечко и говорю: - Ноченька! Ночка!.. Она - хоть бы что. Даже головы не повернула. Идет не спешит, травку жует. Тогда я погромче говорю: - Ночь, Ночь, Ноченька! Вижу. Ноченька голову подняла, губами шевелит, будто воздух нюхает. А потом в мою сторону посмотрела - пошла. А я - к ней навстречу. За шею схватила - и целовать. И оиять чуть не плачу. - Ноченька ты моя, Ноченька, - говорю. - Бедная ты моя, бедная! Вымечко-то у тебя как разбухло. Пить ты, наверное, хочешь, бедняжечка!.. А Ночка меня узнала, трется об меня и локоть мне своим шеошавым языком лижет. Тут, уж, конечно, бандитам пришлось поверить, что я за коровой приехала, а не за чем-нибудь. Даже этот, который в дамской шляпе, и тот поверил. - Ну, что ж, - говорит. - Твое счастье. Черт с тобой" Забирай свою дочку или бочку - и катись колбаской отсюдова. А я думаю: "Куда ж мне катиться?" Потом думаю: "Ясно -куда. К Стахеевской мельнице. Сейчас, как они только уйдут, потихонечку, по кустикам да по залескам и погоню мою Ночку к плотине. Может, успею еще. Может, еще наши ребята, на счастье, не взорвут ее к тому времени..." АТАМАН СОКОЛОВСКИЙ Но и тут мне не повезло. Только мы с бандитами разговор кончили, не успели попрощаться, слышу: копыта стучат. Вижу: из лесу на лужайку всадники скачут. Мои бандиты, как увидели их, испугались чего-то, побледнели. - А ну, - говорят, - ребята, сторонись! Атаман едет! А он, атаман этот, к ним подскакал, плеткой взмахнул и кричит: - Вы чего тут треплетесь?.. Сам он усатый, в папахе, седло у него шелком вышито, а на боку целых две сабли - одна с золотой ручкой, а другая с серебряной. Бандиты, я вижу, еще больше испугались, потемнели все и говорят: - Да ты не ругайся, Соколовский. Чего там. Мы же в разведке тут. А он их не слушает. Кричит: - Какая разведка? Какие вы, к черту, разведчики? Пока вы тут треплетесь, красные черти мост успели спалить!.. Бандиты ему говорят: - Мы же не виноваты. А он им: - Не виноваты?! Раскраснелся весь, зубами зaлязгал. - Я вот, - говорит, - вас всех сейчас постреляю за такое дело. Потом он меня увидел и говорит: - А это кто такая? - А это, - говорят, - девочка. За коровой пришла. Он еще больше покраснел, даже позеленел весь и говорит: - Видели? Красные там оборону готовят, мосты жгут, а они тут, черти, с грудными младенцами прохлаждаются! Я не обиделась, правда, что он меня грудным младенцем назвал, но только думаю: надо сматывать удочки. А то, глядишь, и тебе попадет от такого бешеного. Их уж там полная лужайка набилась, этих бандитов. Кто на коне, кто пеший... Коляска еще какая-то приехала. Шумят, орут, ругаются на чем свет стоит. Я думаю: "Ну, до свиданья. Я пошла". Подняла какую-то хворостинку, огляделась и под шумок погнала свою Ночку в кусты. "КИРПИЧОМ ПО ГОЛОВЕ" - До кустов не дошла - слышу за спиной: - Эй, дивчина!.. Оглянулась - вижу: ко мне атаман подъезжает. У меня сердце захолонуло. "Что еще? - думаю. - Этак, - я думаю, - с вами и через час до плотины не доберешься". А он на меня зверем посмотрел и говорит: - Ты тутошняя? Я говорю: - Да, тутошняя. Тогда он пониже ко мне нагнулся, по сторонам посмотрел и говорит: - Скажи, далеко отсюда будет Стахеевская мельница? У меня сразу и хворостина на землю полетела. Меня будто кирпичом по голове стукнули. Даже губы у меня затряслись. Я говорю: - Какая мельница? Не знаю я никакой мельницы. Никакой мельницы туг нет. А он: - Как это нет? Ты зачем брешешь? Нам же хороню известно, что тут где-то есть мельница, и около мельницы - плотина. У меня в голове мысли, как колесики в часах, завертелись. Я думаю: "Как же это? Откуда они узнали? Ведь если они, раньше чем плотину взорвут, до нее доберутся, это ж - городу крышка. Это же значит, что они у нас всех перережут. Вы посмотрите - их сколько? Вона - у них и пулемет, и второй пулемет из коляски торчит... А у наших мальчишек - только ружья да наганы заржавленные..." Я думаю: "Нет, нет. Надо что-то такое придумать. Надо их обязательно задержать, обмануть. Давай, - думаю, - покажу им не в ту сторону. Пускай-ка побегают. Пока они там разберутся, пока догадаются, а уж от плотины одни щепочки останутся!" Все это я в одну секунду обдумала. Атаман говорит: - Ну что? Вспомнила? А я перед ним дурочкой представилась и говорю: - А-а! Это вы про плотину спрашиваете? Так это далеко. Это в ту сторону. Это за мостом... Он говорит: - А ну, проводи нас. ВЛИПЛА Уж этого я никак не ожидала. "Вог, - думаю, - влипла, девочка!" Ну, сами подумайте, - что же мне делать было? Отказываться? Попробуй откажись - он тебя так плеткой погладит, что от шкуры ничего не останется. А если не откажусь - тоже хорошего мало. Куда ж их вести? Не в ту сторону? Так они тебя после в куски разорвут, из пулемета застрелят. Да, ничего не скажу, - испугалась я в эту минуту. Даже подумала: не сказать ли им правду? А потом, как вспомнила, чго в городе одни мальчишки да женщины остались, - стыдно мне стало. "Э, - думаю, - ладно! Чэго там! Уж коли назвалась грибом - полезай в кузов". Думаю: "Так и быть! Поведу их не в ту сторону" НЕ В ТУ СТОРОНУ А уж Соколовский командует: - Построиться!.. Вот они все построились кое-как - конные на колеи полезли, пешие ремни на винтовкав подтянули, - и вся эта банда, вся орава двинулась за мной следом. Впереди у нас за самого главного командира Ночка моя выступает. За ней я с хворостиной. Со мной рядом - атаман Соколовский на кауром коне, а за ним следом - его есаулы, помощники и вся шайка. Идут они как попало, где у них конные, где пешие - не разберешь. Атаман на них кричит. Сами они ругаются. И на меня тоже все время покрикивают. - Эй, - говорят, - босоногая! Чего спишь? Гони свою тварь, а то сейчас ее на говядину пустим... А я не спешу, не тороплюсь. Думаю: "Куда мне спешить? Пока я веду вас, голубчики, ничего вы со мной не сделаете. А вот потом что будет -это дело другое". "Ох, - думаю, - лучше об этом сейчас и не думать..." ПУГАЮ БАНДИТОВ Я только об одном думаю: скоро ли взрыв-то будет? "Что же они, - думаю, - черти, копаются там? Ведь рано ли, поздно ли бандиты очухаются, вернутся. Тогда уж поздно будет плотину взрывать. Неужели они, косолапые, до сих пор до мельницы не могли добраться?" А уж мы из лесу вышли. Опять по реке идем. Над рекой туман поднялся. Уж темнеть стало. В городе, на той стороне, желтые огоньки замигали. И я как увидела эти огоньки, - мне до того худо стало, до того невесело, так мне домой захотелось, что прямо хоть в воду кидайся... Я даже плакать опять потихоньку принялась. Мне и себя-то до смерти жалко. И Ночку жалко. Бедняжка задень набегалась, нагулялась, - теперь еле бредет, еле ногами переступает... Да и бандиты, я вижу, тоже чего-то приуныли маленько. Атаман уж сердиться стал. То и дело спрашивает: - Ну, что? Скоро ли? Я говорю: - Скоро. Скоро. Он говорит: - Да знаешь ли ты, где плотина-то? Может, ты путаешь чего-нибудь? Я говорю: - Нет, не путаю. - Ты сама-то была на мельнице? Какая она - плотина? Широкая? Я говорю: - Очень широкая. - Тачанка пройдет? - Нет, - говорю, - тачанка, пожалуй, не пройдет. Это я нарочно сказала. Я думала: может, они испугаются и не поедут дальше, если тачанка-то у них не пройдет. Но вижу - нет, не испугались. Едут. Они меня по дороге много о чем расспрашивали. И сколько в городе красных, и какие части, и много ли у них при себе оружия. А я хоть и знаю, что мало, а говорю: - Ох, до чего много! И винтовки, и пулеметы, и револьверы. Они только посмеиваются. - Да ну? - говорят. - Неужели не врешь? Неужели даже револьверы? Я говорю: - А что вы думаете? Даже пушка есть. Я своими глазами видела: у самой плотины стоит. Вот такая пушища - с колесами... - Неужели, - говорят, - с колесами? Я думала, что они хоть пушки-то испугаются. Нет. Опять смеются. - Ну, что ж, - говорят. - Пойдем побачим, що це за пушка с колесами... Не до смеху им. НАКОНЕЦ ГРОХНУЛО А потом и смеяться перестали. Только и слышу: - Ну, что? Скоро ли мельница? А я им только одно говорю: - Скоро. Скоро. Успеете. А сама думаю: "До коих же пор я им головы морочить буду? Ведь этак, - думаю, - пожалуй, я могу их до самого синего моря довести". И только подумала это - слышу: бах! трах! трах! Три раза подряд как грохнет. "Ну, - думаю, - слава тебе, господи, плотину взорвали..." А бандиты остановились, перепугались. Кричат: - Що це таке? - Что такое? Лошади у них все в одну кучу сбились. Зафыркали. захрипели. Коляска куда-то в канаву въехала. Такой шум поднялся - хоть уши пальцами затыкай. Атаман Соколовский наган из кобуры выхватил. Кричит: - Эй, вы, барахло собачье! Тихо там! Не наводи панику... Потом ко мне повернулся и говорит: - А я думал - ты врешь. Я думаю: "Ну что ж. Правильно. Вру. А в чем дело?" А он уж не мне, а своим есаулам говорит: - А ведь девчонка-то правду сказала. И верно, оказывается, семидюймовка у них. Я думаю: "Какая семидюймовка?" Посмотрела за реку. А там в эту минуту что-то как вспыхнет, как ухнет. И почти сразу же где-то совсем рядом, в кустах за моей спиной, взорвался орудийный снаряд. Меня даже воздухом в сторону откинуло. ПОД ОБСТРЕЛОМ Я, помню, еще успела подумать: "Что такое? Так, значит, это не плотина была? Значит, это из пушек стреляют? Откуда же, - думаю, - пушки у наших?" Но тут меня чуть не задавили. Бандиты от страха прямо с ума спятили. Такой у них поднялся галдеж, такая свалка, что и рассказать не могу. Атаман Соколовский кричит: - Стой! Стрелять буду! А они и не слушают его - гонят куда попало. Коляска у них трещит. Лошади спотыкаются, падают... Ночка, моя бедняжка, мычит, мечется между ними. А они и внимания не обращают, дуют себе напролом. А тут еще как нарочно пулемет затрещал из-за реки. Так уж тут и сам Соколовский не выдержал. Стегнул коня, крикнул: "За мной!" - и вперед ходу. И мы с моей Ночкой тоже бежать припустились. Только мы не вперед, а - в кусты. ДО СВИДАНЬЯ, НОЧКА Я думаю: "Откуда же пушки взялись? Ведь не было! Ни одной не было". И вдруг мне как будто подсказал кто-то: "Так это же папа! Папина дивизия подошла!" У меня даже голова закружилась, как только я подумала об этом. "Ну конечно же, - думаю, - папина дивизия в город пришла. Потому и плотину, наверно, не взрывали. Теперь их там много, теперь им бояться нечего... Теперь уж небось бандитам не поздоровится..." И вдруг я вспомнила, что ведь бандиты уходят, что ведь я сама увела их подальше от города... Меня будто крапивой стегнули... "Что же я наделала? Дура! Ведь их потом не найдешь. Ведь они, если в лес уйдут, их полгода потом ловить придется!" А уж из города, вижу, и стрелять перестали. Думают, наверно: ушли бандиты... "Как же, - думаю, - их задержать? Что бы такое придумать?" И придумала все-таки. - А ну, - говорю, - Ноченька, до свиданья, беги-ка ты домой одна. Подхлестнула ее хворостинкой, а сама повернулась - и бегом, догонять бандитов. БАНДИТЫ ХОТЯТ МЕНЯ ЗАРУБИТЬ Они еще далеко не успели уйти. Чего у них там случилось - не знаю, только вижу: стоят, окружили атамана своего, кричат, руками размахивают. Я еще до них и добежать не успела, а уж атаман как будто ждал меня. - Вот! - говорит, - она! Здесь она! Потом говорит: - Ну! Где ж плотина-то? А я задрожала вся, руки перед ним ладошками сложила и говорю: - Ой, дяденьки миленькие!.. Вы только не сердитесь, не ругайтесь... - Ну что еще, - говорит, - такое? - А я, - говорю, - ошиблась маленько. Плотина-то ведь в той стороне. - Как, - говорит, - в той стороне? - Да так, - говорю, - вы уж давеча больно громко орали на меня. Я с перепугу-то все и перепутала. Он свою серебряную саблю выхватил и говорит: - Ты что?! Потом говорит: - На обман взяла? Издеваешься над нами? Тут вижу, из толпы этот, в шляпе который, выскочил и говорит: - Рубай ее, атаман! А ну, рубай ее, красную гадину! Тут и другие, слышу, тоже кричат: - Обманщица! - Обдурила нас! - Застрелить ее надо! - Стреляй в нее, атаман! Я думаю: "Ну, что ж. Сейчас застрелят". Зажмурилась даже. Потом говорю: - Я не нарочно. И заплакала. Атаман меня за плечо схватил, в глаза посмотрел и говорит: - Так, значит, ты говоришь, плотина - там, в той стороне? - Там, - говорю. - Вот честное слово - там. Он говорит: - А ну, становись на колени. Я не подумала - стала. - Перекрестись, - говорит. Я и перекрестилась. Тогда он саблю обратно вложил, по рукоятке ладошкой похлопал и говорит: - Если обманешь, сам на месте тебя вот этой саблей зарублю. Потом на копя вскочил и кричит: - Эй, вы, каиново семя, поворачивай!.. Конные вперед, переменным аллюром - за мной!.. Гикпул, свистнул и вдруг коня придержал, нагнулся, схватил меня под мышки и - к себе в седло. - А ну, - говорит, - показывай нам дорогу. Потом еще раз свистнул, лошадь рванула, и я чуть из седла не вылетела. НАЗАД В ГОРОД Я даже кричать не могла. Я будто вся деревянная стала. Лошади в холку вцепилась, зажмурилась и глаз не разжимаю. А меня так и кидает, так и подкидывает. Соколовский орет: - Гей! За мной! Вперед! Не отставай!.. Сзади свистят, улюлюкают, плетки щелкают, копыта стучат. Я глаза приоткрыла - вижу: мы уже лесом несемся. Над головой только темные ветки мелькают. Я думаю: "Куда же мы едем? В город? Ведь там же красные. Ведь папина дивизия пришла. А может быть, - думаю, - и не пришла никакая? Может быть, я дурака сваляла? Может быть, я в безоружный город бандитов веду?" Подумала так, и даже холодно мне стало, будто за шиворот снегу насыпали. ЗОЛОТАЯ САБЛЯ Но до города мы так и не доехали. Не успели. Только, я помню, мы с бандитами из лесу выскочили, - у меня над головой что-то как засвистит. И не успела я голову наклонить, а уж слышу - Соколовский кричит: - Стой!.. Лошадь под ним на дыбы взвилась. Удилами зазвенела. Задние на него наскочили. Все смешалось. А уж где-то впереди слышу: - Ура-а! Ура-а-а! Я лошадь за шею обхватила, высунулась и вижу: бегут нам навстречу люди. И хоть они и далеко еще, а уж вижу, что это не просто люди, а военные: в шинелях, с винтовками, со штыками... И столько их там бежит, что и сосчитать нельзя. А впереди на коне командир скачет и наганом над головой размахивает... Я его и разглядеть не успела, а уж у меня дух захватило и сердце в груди заколотилось. Я, как угорь какой-нибудь, из седла выскользнула, на землю спрыгнула - и бегом, навстречу... - Папа! - кричу. - Папочка! Папка! А за спиной слышу: - Стой! Гадина! Оглянулась - несется ко мне атаман Соколовский. Весь изогнулся, чуть из седла не валится. Лицо у него злое. Глаза горят. Оскалился. - Стоп! - кричит. И вижу: саблю надо мной подымает. Я съежилась. Присела. Потом у меня что-то в ушах затрещало. Что-то грохнуло. Ноги у меня подкосились. И я память потеряла. ВСТРЕЧА Очнулась - кто-то мне голову гладит. А голове больно. В голове шумит. Где-то как будто стреляют. Где-то "ура" кричат. А я даже и вспомнить не могу, что со мной, где я... Носом поглубже дохнула: папоротником пахнет. Глаза приоткрыла - что такое? Кто это надо мной? Я даже головой замотала. - Уйди! - говорю. Страшно мне стало. А потом посмотрела получше и узнала: Ноченька, корова наша... Нагнулась ко мне, сопит и тепленьким своим языком плечо мне вылизывает. Я у нее, помню, спрашиваю: - Ноченька! Милая! Где это мы с тобой? А? А потом голову повыше подняла и вижу: полянка или опушка лесная. Луна светит, елочка растет. Около елочки конь какой-то гуляет, уздечкой звенит. А рядом со мной, вижу, лежит человек. Лежит на спине, руки раскинул. На правой руке кровь. А в руке сабля с золотой рукояткой. Я тут и вспомнила все. И Соколовского, атамана, узнала. Думаю: "Вот оно что. Значит, не убил ты меня? Значит, самого убили!" А в голове больно-пребольно. Прямо трещит голова Встать хотела - не могу. Все крутится, качается, будто я целый час на одной ножке вертелась. Легла я и голову уронила. Вдруг, будто сквозь сон, слышу, кричат: - Вoт она! Я опять голову через силу подняла, вижу: люди ое гут на полянку. Впереди Вася, братишка, бежит. За HHV дядя Федор, охотник. А за ними с конем в поводу - папа! Я только "папа миленький" и успела сказать. А уж он меня на руки подхватил, обнимает, целует - и в лоб, и в нос, и в глаза, и куда попало... - Живая? - говорит. - Живая, - говорю. - Ну и молодец. Нам больше ничего и не надо. А что дальше было - я уж не помню. Потому что я опять память потеряла. И как меня в город везли - не знаю. Говорят, меня папа сам на своем коне довез. ВЫРОСЛА Ну, а дальше и рассказывать нечего. Бандитов, конечно, всех переловили. В тюрьму посадили. Мост новый построили. А я только три денька всего и провалялась в постели. У меня ведь ничего страшного не было. Ведь Соколовский меня зарубить не успел. Папа, когда увидел, что он на меня с саблей летит, выстрелил и пробил ему руку. Сабля только тупым концом и ударила меня по затылку. Зато у меня до сих пор лысинка на этом месте осталась на память. А я лежала, не жаловалась. Чего мне жаловаться? Со мной ведь папа рядом сидел! Правда, нам с папой даже и поговорить как следует не дали. Уж столько народу, столько людей меня навещать в эти дни приходило, что даже неловко было. Все на меня глядели, удивлялись: вот, дескать, храбрая какая девочка - бандитов не испугалась! А я хоть и молчала, а сама думаю: "А вы почем знаете, что не испугалась? Еще как испугалась-то". Папа у нас неделю только и погостил, А потом опять воевать уехал. А через день или через два меня в комсомол приняли. Как-то вечером возвращаюсь с Ночкой из стада - вижу: ребята идут. Комсомольцы. И с ними наш Вася Увидели меня: - Здорово, - говорят, - товарищ военный инвалид. - Мы к вам. Я говорю: - Ну что ж, милости просим. Привела, усадила, спрашиваю: - В чем дело? - Дело, - говорят, - такое. В комсомол хочешь? А я хоть и обрадовалась до полусмерти, а сама и виду не подаю. Говорю: - Я же маленькая... Тут Вася подскочил, кулаком по столу ударил и говорит: - Ну-ну! Не фасонь! Ты! Матрена Ивановна! Маленькая, да удаленькая... Ребята смеются. - Правильно, - говорят. - Об чем тут разговор может быть? Пиши заявление. Тогда я подумала и говорю: - Ну хорошо, ладно. Вот с коровой управлюсь и сяду писать. А сама думаю: "Чего мне писать? У меня уж все давно написано и переписано". У меня ведь заявление-то месяца три под подушкой лежало. Уж и пожелтело небось... Все дожидалось, пока я вырасту.